– Ты лжешь.

Он посмотрел на меня и словно уколол взглядом из-под маски.

Я подвинулась к нему.

– Ты не подпускаешь меня к себе, но я учусь читать тебя сама. Понемножку. Что-то происходит, ведь так? Между вашими семьями?

– Эддисон…

– Скажи мне правду. – Меня вдруг осенило. – Если только не считаешь, что я в этом участвую. Ты действительно так думаешь?

Коул покачал головой. Боль полыхнула в его глазах, и он не успел, как всегда, спрятаться за маской. Но отодвинулся. На дюйм, может быть, два, но я все равно ощутила это. Неприятие. Отторжение.

– Нет, но… Есть другая проблема.

– Какая?

– Поверь, я хочу рассказать тебе обо мне, о моей семье и друзьях. Хочу. Но не могу.

– Из-за Лайама?

– Из-за его семьи.

К горлу подступил комок.

– Они сказали, что не участвуют в этом.

Он покачал головой:

– Они лгут. Бабушка Лайама была прямой наследницей основателей семьи Бартел.

– Что это значит?

– Их семейный бизнес начал прадедушка Лайама. Родственников хватало, но самой шустрой была Беа Бартел. Она заведовала бухгалтерией. И даже если родители Лайама утверждают, что не принимают участия в бизнесе, деньги к Лайаму все-таки текли.

Наследство.

– Что это все значит? Ты упомянул о перемирии. К нам с тобой какое это имеет отношение?

– Мир не бывает навсегда.

У меня даже слов на это не нашлось. Я могу стать врагом? Он это имеет в виду?

– Речь о том, что ситуация сложная, – добавил Коул через секунду. – Мы с тобой. Вот в чем сейчас сложность.

У меня пересохло во рту.

– Мы с тобой? – То есть мы – это уже осложнение? – Тебя же не было здесь целый месяц.

– Возможность вернуться появилась только сегодня. Возникли… проблемы.

– Рассказать о которых ты мне не можешь. Ты не звонил и не писал. Не скажешь почему? И о себе не расскажешь? Ни о семье, ни о друзьях? Ни о чем таком, да? И все потому, что я как-то связана с семьей Бартел, хотя сама в нее не вхожу. – Я ощутила, как вверх по шее разлилось тепло, вот только приятного в нем было мало. – Ты не откровенничаешь со мной из-за людей, которые могут быть моими союзниками? Я правильно все понимаю? Хотя эти союзники никогда не оказывали мне никакой поддержки и лишь преследуют через суд.

Я поднялась с дивана и прошлась по комнате. Вперед-назад. Крепко обхватила себя руками.

– Это просто смешно. Я любила его. Я так любила Лайама, а они хотят… даже не знаю, чего они хотят. Им нужен дом? Они поэтому подают на меня в суд? Им было наплевать на дом. И на меня им было наплевать до самого последнего времени.

– Ты о чем?

– И ты. – Я махнула рукой в его сторону. – Такой горячий парень, такой герой в постели. До тебя я ни к кому ничего не чувствовала. Ты появился в «Джанни», и моя лучшая подруга едва не потеряла рассудок. Да и я, признаться, тоже. Ты же такой шикарный, ни грамма жира – одни мускулы. И я всегда знала, что ты опасен. Чувствовала. Слушай себя, как говорил Лайам. Если не знаешь, что делаешь, слушай внутренний голос. Я слушала и оказалась с тобой в постели. А что теперь? Твоя семья хочет уничтожить мою семью, которая мне совсем даже не нравится. Я – Боумен, черт возьми. А была Сейлер, и твой водитель назвал меня Сейлер. Почему он так меня назвал?

– Мой кто?

– Твой шофер внизу. Назвал меня Сейлер.

Коул нахмурился.

– Не знаю. Приказ шел через Дориана.

– По-моему, он сказал, что это ты распорядился отвезти меня домой.

– Распорядился я, но ему звонил Дориан.

– О… Я была Сейлер, а теперь Боумен. Я не Бартел. Я не с ними. После смерти Лайама меня каждый день и каждую ночь преследовали кошмары. Все прекратилось только после того, как я переехала сюда. – Я уставилась на Коула. Сколько же вокруг стен.

Я устала от них, а еще от секретов, от неведения.

– После переезда сюда я перестала слышать его голос. Иногда я еще чувствую его, но только по-хорошему: мы снова вместе смеемся, и он желает мне счастья. Эти ночи с тобой… У меня давно не было ничего такого. А теперь есть – благодаря тебе. В те ночи, когда мы были вместе, я не была ни женой, ни вдовой Лайама. Я была собой. Только собой, женщиной по имени Эддисон. И мне это нравилось.

По щекам побежали слезы.

– Пришла к тебе, и кошмары ушли, – прошептала я.

Глаза его потемнели. Он встал, придвинулся ближе, но остановился на расстоянии вытянутой руки. Я ощущала идущие от него волны тепла. Мои стены упали, и его тоже. Маска слетела, и я увидела страсть. Там было еще много чего, но я ухватилась за страсть, потому что мое тело начало реагировать на него.

Я хотела его.

Он негромко усмехнулся и сделал последний шаг. Наши тела соприкоснулись, и я закрыла глаза, наслаждаясь этим сильным, крепким чувством. И еще многим.

– Я тебя подниму, – пробормотал он, словно обращался к раненому животному. Как будто хотел успокоить меня и в то же время не спугнуть. Он утешал меня и одновременно соблазнял.

Именно этого я и хотела.

Его ладони легли мне на талию, и я подалась вперед, обвилась вокруг него и тесно прижалась. Теперь я не смогла бы оторваться, даже если бы хотела. Мне было все равно, что будет дальше. Я ничего не могла поделать с собой и не могла без него.

Он посмотрел мне в глаза.

– А теперь отнесу тебя в спальню.

– Я уже догадываюсь, что будет дальше.

Коул глубоко вдохнул, и глаза его потеплели.

– Я сделаю все, что ты только пожелаешь. Я не стану делать то, чего ты не захочешь. Если захочешь, чтобы держал на руках, я никогда тебя не отпущу. Если захочешь, чтобы целовал всю ночь, тебе придется купить мне утром гигиеническую помаду. Чего бы ты ни пожелала, я сделаю.

Он отвел меня в постель и уложил. Потом склонился надо мной, прикоснулся лбом к моему лбу и тихо-тихо сказал:

– Сделаю все, кроме одного. Я не оставлю тебя. Этого я не сделаю никогда. – Он вцепился взглядом в мое лицо, словно запоминая каждую его морщинку. – Я помогу тебе снова стать собой, Эддисон. Мы будем вдвоем, ты и я. И никого больше.

Мягко и нежно его губы коснулись моих губ, а дальше все было так, как он и обещал.

Коул – мафия. Гребаная мафия.

В окна осторожно пробиралось солнце. Было, наверно, около семи утра. Я уже не спала, но еще не встала. Он лежал рядом. Простыня сползла к талии, так что мне открылся впечатляющий вид.